ВВЕДЕНИЕ В ТЕОРИЮ ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ

Тарасов Е.Ф.

Институт языкознания РАН
Москва, Россия
е-mail: eft35@mail.ru

Анализ проблем языкового и неязыкового сознания занимает значительное место в отечественной психолингвистике, потому что без решения этих проблем невозможно исследование процессов производства–восприятия речи, онтогенеза языка и речевого общения.

Предпосылки для решения проблем языкового сознания были созданы прежде всего в работах Л.С. Выготского, А.Р. Лурии, А.Н. Леонтьева и Н.И. Жинкина и их учеников и последователей.

Целесообразно обратиться в первую очередь к анализу некоторых работ Л.С. Выготского и, прежде всего, к его теории о высших психических функциях (ВПФ), т.к. формирование культурно-исторического и системно-деятельностного подходов к анализу и объяснению психических процессов произошло в значительной мере в русле именно его работ.

Обосновывая развиваемую им культурно-историческую теорию ВПФ, Л.С. Выготский писал, что «каждая высшая психическая функция является <…> специфическим новообразованием», которое не есть продолжение врожденной соответствующей элементарной функции, «<…> высшие психические функции не надстраиваются как второй этаж, над элементарными процессами»; «при распаде высших психических функций <…> уничтожается связь символических и натуральных функций» [7, с. 56-59].Развитие этих положений А.Н. Леонтьевым позволило ему формировать методические выводы, ставшие основанием для формирования теоретических представлений о языковом и неязыковом сознании: «Субъект с самого начала находится «не перед миром, а “внутри мира” <…> из этого следует, что искать объективные причины формирования и развития психических явлений следует в естественных материальных отношениях <…> Развитие психических функций современного человека есть прежде всего результат его включения в социальную среду, в рамки совместной человеческой деятельности, в рамки общественно-исторического процесса, через которые человечество взаимодействует с природной средой» [21, с. 37-38].

В этом суждении С.В. Маланова, одного из интерпретаторов культурно-исторического и системно-деятельностного подходов о внешней культурной обусловленности внутренних собственно психических процессов человека, раскрывается принцип объяснения человеческой психики.

Прежде чем мы обратимся к анализу проблем внутренней речи у Л.С. Выготского, выводы которого положены нами в основание представлений о языковом сознании, попытаемся указать на представления Л.С. Выготского и А.Н. Леонтьева о формировании высших психических функций (ВПФ), в том числе о сознании и речи, в рамках культурно-исторического и системно-деятельностного подходов, которые могут функционировать как частнонаучные методологические схемы для анализа проблем языкового сознания, задающие регулятивы для деятельности аналитика. Характеристики процесса онтогенеза психики человека Л.С. Выготский показал на развитии ВПФ, которые он трактовал как новообразования, производные от форм совместной деятельности (СД) и речевого общения взрослого и ребенка.

В работе «Орудие и знак в развитии ребенка» [7, с. 6-80] он показал развитие ВПФ как процесс, детерминируемый конкретной этнической культурой, деятельностно присваиваемой ребенком в процессе общения со взрослыми, по Л.С. Выготскому, и в процессе СД взрослого и ребенка, погруженной в РО, по А.Н. Леонтьеву [Там же].

А.Н. Леонтьев в своей теории деятельности предельно расширяет объяснительный потенциал культурно-исторического подхода, считая, что деятельность и психика человека образуют функциональное единство: положение Л.С. Выготского о том, что сознание есть продукт речевого общения ребенка в условиях его деятельности по отношению к окружающей его вещной действительности, необходимо обернуть: сознание ребенка есть продукт его человеческой деятельности по отношению к объективной действительности, совершающейся в условиях языка, в условиях речевого общения [16, с. 259].

Проблема сознания языкового и неязыкового сформирована у Л.С. Выготского в его учении о внутренней речи, которую он рассматривал в качестве механизма перевода содержания мысли осознаваемой, как мы сказали бы сейчас, субъектом сознания в форме его индивидуального сознания, во внешнюю речь, которая служит средством трансформации мысли в образы общественного сознания, умопостижимые для всех остальных носителей языка. Мысль об отсутствии непроходимой границы между индивидуальным и общественным сознанием у членов социума, присвоившим идентичную этническую культуру, останется закрепленной в отечественной психологии и появится у А.А. Леонтьева в его трактовке двойной онтологии значения [Там же, с. 183].

Обратимся к анализу характеристик внутренней речи, по Л.С. Выготскому. «<…> Внутренняя речь представляет собой совершенно особую самостоятельную функцию речи. Перед нами действительно речь, которая целиком и полностью отличается от внешней речи. Мы поэтому вправе ее рассматривать как особый внутренний план речевого мышления, опосредующий динамическое отношение между мыслью и словом» [6, с. 352–353].

Л.С. Выготский рассматривает внутреннюю речь как важный процесс, превращающий индивидуальную форму сознания – зрительные образы восприятия или образы представления, изоморфно (или с большой степенью изоморфности) отображающие реальную действительность, в общественную форму сознания, отображающую образы неязыкового сознания гомоморфно с опорой на субстанцию языковых знаков и на образы общественного сознания. В индивидуальном сознании значение предмета презентировано субъекту образом сознания в некоторой модальности, а в общественном сознании значение презентировано образом общественного сознания, более обобщенным в силу его длительной обработки в сознании носителей, ориентированных на вариативные условия общения.

Л.С. Выготский полагал, что, при переходе внутренней речи во внешнюю происходит «переструктурирование, превращение совершенно самобытного и своеобразного синтаксиса, смыслового и звукового строя и внутренней речи в другие структурные формы, присущие внешней речи» [6, с. 353]. Он также настаивает на том, что «<…> течение и движение мысли не совпадает прямо и непосредственно с развертыванием речи. Единицы мысли и единицы речи не совпадают. Один и другой процессы обнаруживают единство, но не тождество» [Там же, с. 354].

Представление Л.С. Выготского о внутренней речи, из которого следовало, что внешней речью, используемой для регуляции поведения людей-участников СД, скрывается индивидуальное сознание, опирающееся на образы (восприятия, воспоминания и представления), это сознание для себя, и внутренняя речь как первый этап перевода индивидуального сознания с его изоморфными образами в общественное сознание – сознание для других – с его гоморфными образами, опирающимися на субстанцию тел языковых знаков и на образы языкового сознания, было предложено А.А. Леонтьевым во многих работах.

В «Избранных психологических трудах», выпущенных под названием «Язык и речевая деятельность в общей и педагогической психологии» А.А. Леонтьев анализу языкового сознания посвятил целый раздел «Значение и смысл», состоящий из трех подразделов: «Смысл как психологическое понятие», «Психологическая структура значения» и «Формы существования значения» [18]. Сюда нужно добавить еще одну статью «Языковое сознание и образ мира». Содержание всех этих статей можно рассматривать как рецепцию и дальнейшее развитие идей прежде всего теории деятельности А.Н. Леонтьева для решения проблемы языкового сознания.

В статье «Языковое сознание и образ мира» А.А. Леонтьев [Там же, с. 123-130] опирается на А.Н. Леонтьева, который понимание сознания связывает с языком как инструментом сознания, т.е. с тем «в чем и при помощи чего» существует сознание: «то, в чем и при помощи чего существует сознание общества, есть язык» [15, с. 38]. Другими словами, владение языком означает возможность оперировать сознанием, т.е. образами собственно сознания, которое есть отображение предметного мира человека – его орудий и предметов, изготовленных этим орудием: «Орудие и то, на что направлено орудие – мир созданных человеком предметов, – вот где нужно искать ключ к человеческой психике, к сознанию человека» [Там же, с. 14; 17; 19].

Сознание конкретного человека существует для него в форме образов культурных предметов – в этом смысле культура (мир культурных предметов) есть субстанция человеческого сознания, но для репрезентации собственного (уникального) сознания другим людям нужен язык, понятный не только по форме, но и общий по содержанию знаний, ассоциированных с телами языковых знаков.                                                                В знаменитой статье В.П. Зинченко и М.К. Мамардашвили «Проблема объективного метода в психологии» 1977 г., переизданной в 2006 г. на «Гуманитарном портале», показано, что «тысячелетиями существовавшая картина предметов и существ воображаемой сверхчувственной реальности, ритуально инсценируемых на человеческом материале и поведении, может быть переведена анализом в термины метапсихологии [10]. Авторы статьи В.П. Зинченко и М.К. Мамардашвили имеют в виду, в первую очередь, культовые сооружения и религиозную практику в странах Древнего мира, которая во внешней форме отображала образы религиозного сознания, использовавшиеся для «воспроизводства и регуляции сознательной жизни, опосредуемого в данном случае принудительным для человека действием особых, чувственно-сверхчувственных, как назвал бы их Маркс, предметов [Там же].

Вывод о существовании предметной, внешней формы человеческого сознания – вне и до начала жизни конкретного члена социума – в виде предметной и деятельностной культуры этноса трансформируется неизбежно в мысль, которую авторы статьи выражают в виде утверждения, что эта внешняя форма культуры позволяет «нам узнавать и анализировать функционирование субъективности (сознания – Е.Т.) по предметам внешнего субъекту мира» [Там же].

Существования двух форм сознания – сознание для себя и сознание для других описано у А.Н. Леонтьева как двойная жизнь значения.

Но сперва вернемся к истокам сознания по А.Н. Леонтьеву. Образ сознания формируется в деятельности в процессе изготовления некоторого продукта, который, прежде чем он будет изготовлен, должен существовать в виде образа-эталона, как ориентира, на основе свойств которого изготавливается продукт [17, с. 94]. Функционирование образа изготавливаемого предмета-продукта в качестве регулятора деятельности требует сознание этого образа. Поэтому А.Н. Леонтьев делает вывод, что сознание возникает в деятельности по изготовлению предмета-продукта, управляемой образом этого предмета-продукта: «Трудовая деятельность запечатлевается в своем продукте. Происходит, говоря словами Маркса, переход деятельности в покоящееся свойство. Переход этот представляет собой процесс вещественного воплощения предметного содержания деятельности, которое презентируется теперь субъекту, т.е. предстает перед ним в форме образа воспринимаемого предмета» [17, с. 95]. И еще одна цитата: «Главная проблема заключается в том, чтобы понять сознание как субъективный продукт, как преобразованную форму проявления тех общественных по своей природе отношений, которые осуществляются деятельностью человека в предметном мире» [Там же, с. 96].

Таким образом, уже в представлении о происхождении сознания у А.Н. Леонтьева заложено двойственное понимание сознания и значения в качестве содержания образа сознания как явления общественного и как явления индивидуального, «живущего» в теле общественного человека, наделенного рецепторами.

Значения «<…> входят в систему общественного сознания, являются социальными явлениями (и в этом качестве прежде всего и изучаются лингвистикой); но одновременно они входят в систему личности и деятельности конкретных субъектов, являются частью индивидуального сознания (и в этом качестве изучаются психологией)» [18, с. 183].

Для задач психолингвистики важно различать значение слова для лингвистики и значение слова для психологии, т.к. при анализе речевых процессов целесообразно различать значение слова как общественно выработанное и закрепленное за словом содержание, которое позволяет каждому носителю языка отобразить содержание образов своего индивидуального сознания другим людям понятными для них образами языкового сознания, так и частично индивидуальное значение, сформированное личностью при помощи образов восприятия в процессе своего сенсорного и перцептивного восприятия с опорой на собственные образы воспоминания в качестве перцептивных эталонов. Следует упомянуть, что хранение образов в сознании сопровождается их обработкой путем сравнения с образами, находящимися в социальной памяти личности. Хотя, естественно, прав был поэт, написавший, что «мысль изреченная есть ложь» (Ф. Тютчев), но иного способа стать понятным для других у человека нет.

В результате вовлечения личности в процессы ориентировки, осуществляемые в структуре внешней предметно-практической деятельности, в сознании личности формируется система образов своей культуры, для обозначения которой А.Н. Леонтьев предложил понятие образа мира. Это понятие обозначает не только совокупность образов конкретной этнической культуры, сформированных личностью в ходе социализации и инкультурации, но и функциональную организацию чувственного познания [14, с. 251-261].

Ученик А.Н. Леонтьева С.Д. Смирнов, развивая и уточняя гносеологические возможности понятия образа мира, показал, что каждый образ сознания познаваемого объекта реальной действительности существует только в окружении других образов, отображающих реальную конфигурацию объектов в мире, которые в большей мере, чем сам объект определяют его свойства [26, с. 23-24].

Образ мира – это инструмент познания реальной действительности, выработанный общественной практикой и осмысленный с позиции этой практики как пятое квазиизмерение мира.

Приведем мысль А.Н. Леонтьева, раскрывающую, как представляется, содержание понятий «неязыковое сознание» и «языковое сознание»: «<…> свойства осмысленности, категориальности суть характеристики сознания образа мира, не имманентные самому образу сознания. Они эти характеристики выражают объективность, раскрытую общественной практикой, идеализированной в системе значений, которые каждый отдельный индивид находит как “вне-его-существующее” – воспринимаемое, усваиваемое – и поэтому так же, как то, что входит в его образ мира» [14, с. 253].

Каждый индивид, проживая в конкретном социуме, формирует свою личность, присваивая культуру социума, будучи вооружен системой предметных значений, отображающих характеристики реальной действительности, раскрытые общественной практикой и предлагаемые каждой личности для усвоения в онтогенезе.

Усвоение личностью результатов общественной практики придает осмысленность миру, вводит пятое квазиизмерение действительности, которое канализирует понимание мира, делая его этнокультурным, но это измерение не имманентно языковой форме существования сознания: свойства реального мира только частично, в обособленной форме отображены в значениях языковых знаков. Поэтому личность, например, овладевая некоторой профессией, должна воспитать способность не только конструировать значения, формировать умения и навыки профессионального сознания и профессиональной деятельности (ее цели, мотивы, операции), но и описывать свою деятельность при помощи терминов для профессионалов. Если описывать, например, профессиональную деятельность в терминах образа мира, то можно сделать вывод, что для профессионала в первую очередь необходимо создать профессиональный образ мира, т.е. профессиональное неязыковое сознание, профессиональное квазиизмерение мира, зафиксированное не в словах, а в орудиях, умениях и навыках и только во вторую очередь языковой профессиональный образ мира.

В теории образа мира А.Н. Леонтьев, четко разделяет сознание, состоящее из предметных значений, раскрытых общественной практикой, т.е. собственно сознание, и тело языкового знака, и его (существующее, заметим, кстати, только в процессуальной форме), фиксируемое каждый раз «в формальных знаковых операциях».

Другими словами, есть собственно сознание, функционирующее в теле человека, и есть средства овнешнения этого сознания – вербальное моделирование сознания. То, при помощи чего существует во внешней форме сознание членов социума. Но здесь нельзя попадать в ловушку мнимой очевидности – языковая модель сознания – это только его модель, но не само сознание, которое функционирует только в теле живущего человека: текст на мертвом языке ничего не овнешняет, т.к. отсутствует говорящий, овнешняющий свое сознание в тексте, и отсутствует реципиент, который может сконструировать (не получить) из собственных знаний, новое знание в процессе, запускаемом фактом восприятия формы тел языковых знаков речевого сообщения, которые сами по себе никакими знаниями не обладают. В мире есть только люди, познавшие мир и обладающие общностью сознаний и есть вербальные и невербальные знаки, тела которых, будучи спродуцированными говорящими и воспринятыми реципиентом, вызывают сходные ассоциации в сознании каждого коммуниканта как следствие общности сознаний.

Понятие образа мира А.Н. Леонтьева позволяет сделать некоторые выводы для решения проблемы языкового и неязыкового сознания, которые, в первую очередь, должны касаться функций и обеих форм сознания.

Сознание человека – это результат и процесс формирования образа реальной действительности в теле человека с позиции конкретного социума.

Социум детерминирует достижениями своей общественной практики сознание своих членов, путем навязывания системы образов сознания (названной А.Н. Леонтьевым образом мира) каждому, кто усваивает конкретную этническую культуру.

Индивидуальное сознание формируется в ходе присвоения предметных значений культуры, вскрытых общественной практикой и императивно предложенных каждому члену культуры для усвоения, т.е. складывается индивидуальное по способу хранения и функционирования сознание отдельных личностей, но социальное по своей сути в теле определенного человека. Это неязыковое сознание.

Проблематика образов сознания в когнитивной психологии обсуждается в работах прежде всего А. Пайвио [23], хотя не только у него [12; 5].

Языковое сознание (вербальная модель неязыкового сознания) социально по содержанию и по форме тел языковых знаков, которые функционируют во внешней речи в межсубъектном пространстве. Коммуниканты, обладающие идентичными образами мира и, следовательно, общностью сознаний о мире, никаких знаний друг другу не передают (т.к. это физически невозможно), а побуждают друг друга к производству знаний путем порождения и восприятия речевых сообщений, состоящих только из тел языковых знаков ради управления поведением друг друга.

Неязыковое сознание каждого человека, вооружающее его при восприятии мира, доступно только ему как субъекту сознания, языковое сознание – это инструмент интерпретации (моделирования) моего неязыкового сознания, объединяющий меня со всеми носителями моего языка.

Постулирование двух форм сознания человека: индивидуальной, сформированной при восприятии предметов реальной действительности, когда в качестве перцептивных эталонов функционировали образы (воспоминания) родной культуры, и социальной (общественной) репрезентированной вербальными моделями (языковыми знаками), содержание которых является достоянием сознания всех носителей языка и культуры, может привести к постановке вопроса о том, как же они функционируют в речевом общении носителей обеих форм сознания.

Представление о языковом и неязыковом сознании необходимо, в первую очередь, для решения проблем производства и восприятия речи.

Производство речи предполагает развертывание речевой цепи, вербально моделирующей мысль, формируемую субъектом речевого воздействия при помощи образов неязыкового сознания.

Речевое сообщение в устной форме состоит только из тел языковых знаков в виде звуковых колебаний. Смысловое восприятие речевого сообщения осуществляется в форме процесса построения реципиентом в своем сознании цепочки образов сознания из образов, ассоциированных с опознанными телами языковых знаков. Сам процесс смыслового восприятия запускается началом рецепции тел языковых знаков.

Так как в канале связи кроме колебаний воздуха ничего нет, то предъявление для смыслового восприятия только цепочки тел языковых знаков запускает в сознании реципиента процесс производства знаний из значений, ассоциированных с воспринятой цепочкой тел языковых знаков. Эти знания, в конечном итоге, интерпретируются при помощи преимущественно визуальных образов сознания если, естественно, такие образы присутствуют в сознании реципиента [28, с. 25].

Модель сознания, позволяющая различать собственно сознание в форме образов и его вербальную форму внешней репрезентации другому человеку, дает возможность понять процесс восприятия и хранения речевых сообщений.

В психолингвистической теории понимания текста А.А. Леонтьев вводит понятие образа содержания текста, под которым он понимает «процесс перевода смысла <…> текста в любую другую форму его закрепления», «<…> процесс построения образа предмета или ситуации, наделенных определенным смыслом», «<…> процесс формирования личностно-смысловых образований, лишь опосредованно связанных со смыслом исходного текста», «<…> процесс формирования эмоциональной оценки события», «или, наконец, процесс выработки алгоритма операций, предписываемых текстом».

«<…> Образ содержания текста – это не некоторый итог или конечный результат понимания. <…> Образ содержания текста принципиально динамичен. Он не есть, а становится, и лишь в постоянном становлении – его бытие. <…> Восприятие текста подчиняется общим закономерностям восприятия, и образ содержания текста есть предметный образ. Его предметность – особого рода, но принцип остается незыблемым: мы оперируем с самого начала с тем, что стоит за текстом. Что же стоит за ним? Изменяющийся мир событий, ситуаций, идей, чувств, побуждений, ценностей человека – реальный мир, существующий вне и до текста (или создаваемый воображением автора текста, но столь же реальный, для читателя)» [19, с. 141-143].

Таким образом, теория языкового и неязыкового сознания объясняет достаточно сложную феноменологию процессов производства и восприятия речи, к тому же мистифицированную ложной метафорой в виде словосочетания о «передаче информации».

Было показано, что при общении, опосредованном знаками, говорящий, учитывая общность своего сознания и сознания реципиента производит и предъявляет для восприятия реципиенту культурные предметы (тела языковых знаков), восприятие которых побуждает последнего продуцировать прогнозируемые говорящим знания [28].

Коммуниканты производят и воспринимают речевые сообщения с единственной целью – чтобы управлять поведением друг друга ради организации СД, в структуре которой им репрезентирован объект их речевого воздействия [27].

Итак, вернемся к смысловому восприятию речи.

После смыслового восприятия речи (текста) в конечном итоге в долговременной памяти реципиента остается симультанная схема образов неязыкового сознания, которая есть образ содержания речи (текста). Для других реципиентов содержание (т.е. образ содержания речи) воспринятого речевого сообщения может быть овнешнено и предъявлено для смыслового восприятия другим реципиентам в несколько измененной внешней форме, что приведет, естественно, к определенному изменению образа содержания вербальной формы речи. Любая попытка составить образ содержания одной и той же речи разными реципиентами или одним, но в разное время, приводит к некоторой его трансформации, т.к. образ содержания речи формируется каждым реципиентом из его уникальных, но ожидаемых образов сознания. Образ содержания речевого сообщения формируется не из содержания всех слов, а преимущественно из тех, которые по мнению коммуникантов, можно назвать ключевыми. Поэтому образ содержания речевого сообщения может опираться на вербальные средства с разной степенью адекватности моделирующие образы неязыкового сознания и отображающие объекты реальной действительности. Имеются в виду такие формы письменных текстов, как реферат, аннотация, пересказ, перевод, ключевые слова, различные графики и другие способы знаковой фиксации содержания речевых сообщений.

Возможность овнешнить одно и то же содержание при помощи неидентичных вербальных моделей есть еще одно из доказательств эвристичности различения неязыкового и языкового сознания. Но, в связи с этим, встает проблема определения границ разнообразия смыслового восприятия одного и того же речевого сообщения. По А.А. Леонтьеву, это проблема «степеней свободы в содержании текста» [19, с. 144].

А.А. Леонтьев предлагает, по нашему мнению, элегантное, хотя и очевидное решение: «Несомненно, что каждый читатель «вычитывает» из текста несколько разное содержание. Однако, воспринимая текст по-разному, мы не строим различные миры: мы по-разному строим один и тот же мир» [Там же, с. 144].

Следует добавить, что мир, отражаемый в текстах – это тот мир, который дан нам в понятиях образа мира А.Н. Леонтьева, потому что мы живем в мире, отображаемом в нашем сознании и общность которого у коммуникантов есть обязательная предпосылка знакового общения.

Теперь мы можем с некоторой долей уверенности сформулировать основные постулаты, которые могут быть положены в основание теории языкового сознания.

Перейдем к описанию процесса производства и восприятия речи на основе представлений, сформированных в ТРД, которые можно полагать наиболее адекватными [1; 3; 4; 9; 19; 20; 24; 25].

ТРД пытается решить проблему функционирования языка, предполагая модель производства речи и модель восприятия речи и ориентируясь на субъект-объектную схему, каждый раз обозначая перспективу анализа речевых процессов от субъекта речевого воздействия к объекту. Следуя этому эпистемологическому приему, А.А. Леонтьев первым этапом в модели производства речи полагает этап анализа социальной ситуации, в которой находится субъект потенциального речевого воздействия, с целью ответить на вопрос – сможет ли он решить некоторую стоящую перед ним жизненную проблему индивидуально или ему потребуется сотрудник. Указанием на этот этап А.А. Леонтьев решает две задачи: во-первых, этот этап обозначает механизм связи речи с жизнью говорящего – речь нужна человеку для того, чтобы выжить, а во-вторых, указывает на внешние ненаблюдаемые этапы производства речи, которая начинается раньше того момента, когда она может быть услышана. Невозможность индивидуального решения некоторой проблемы – это побудительный повод развертывания речевого высказывания, т.е. ее мотив.

По А.А. Леонтьеву, в процессе производства речи за мотивационным этапом следует этап собственно производства речи, называемый им внутренним программированием, которое он определяет как иерархическую сеть пропозиций [19, с. 144], которая для говорящего в его сознании существует как вербализация система образов сознания, и как «предметно-схемный, или предметно-изобразительный код», по Н.И. Жинкину [8].

Целесообразно обратить внимание на то, что внутренняя программа речевого высказывания у А.А. Леонтьева, осуществляемого во внешней форме – это «иерархическая сеть пропозиций», а не чувственно-образные конструкции неязыкового сознания. Однако вербальные конструкции, презентирующие говорящему пропозиции, возникают не из пустоты, они замещают чувственные образы, используемые говорящим для конструирования содержания продуцируемого высказывания.

Опираясь на представления Н.И. Жинкина об образном строении мысли, А.А. Леонтьев полагает, что эта мысль приобретает личностный смысл, будучи соотнесенной с уже сформированным мотивом [19, с. 115]. Пока содержание будущего высказывания существует в форме субъективного кода, общего для обоих коммуникантов, общность которого детерминирована присвоенной единой этнической культурой. Задача говорящего в данном случае состоит в переводе этого внутреннего образного кода мысли в речевое высказывание, состоящее из лексических единиц, обобщенное значение которых отображает субъективное содержание мысли говорящего, которое благодаря такому обобщению языковыми единицами становится доступным для перевода на внутренний субъективный образный код реципиента.

Перевод субъективных образов мысли говорящего на объективный код языка – это процесс оречевления мысли (хотя еще во внутренней форме), состоящий, по А.А. Леонтьеву, из нескольких подэтапов: тектограмматического (подбор лексических единиц, семантические признаки которых находятся в некотором соответствии с семантическими признаками субъективных образов мысли); фенограмматического (распределение семантических признаков, ассоциированных на предыдущем этапе с одной кодовой единицей, на несколько кодовых единиц внешней речи); синтаксического прогнозирования (формирование прогноза о синтаксической организации планируемого высказывания); синтаксического контроля (сопоставление сформированного прогноза с имеющейся программой, речевым контекстом, ситуацией общения). После этого осуществляется построение артикуляторной программы (моторное программирование [Там же, с. 116-118]. Аналогичные модели производства речевого высказывания предложили Т.В. Ахутина [4, с. 402] и И.А. Зимняя [2, с. 98].

Наш обзор проблем исследования языкового и неязыкового сознания логично завершить кратким анализом объектных областей на материале которых осуществляются эти исследования.

В первую очередь нужно назвать многолетнюю серию работ Т.В. Ахутиной, опирающуюся на большой экспериментальный и клинический материал [1;4]. Все работы Т.В. Ахутиной посвящены проблемам производства и восприятия речи, онтогенеза языка, строения и функционирования лексикона.

Если обсуждать вклад Т.В. Ахутиной в решение проблем психолингвистики, то, естественно, указать на ее многолетние усилия по созданию модели производства речи, которые были начаты работой над первым вариантом этой модели, известном как «модель Леонтьева-Рябовой» или «Леонтьева-Ахутиной» и получившими свое завершение в уточненной модели, созданной Т.В. Ахутиной и получившей одобрение А.А. Леонтьева [4, с. 402].

Вторая обширная область изучения языкового сознания – ассоциативный тезаурус как модель языкового сознания носителя языка.

Самое важное отличие этого инструмента анализа языкового сознания заключается в том, что, в отличии от анализа языка, практикуемого в описательной лингвистике, ассоциативный эксперимент (АЭ) используется для анализа действительно языкового сознания профанных  (реальных) носителей.

Попытаемся показать преимущества АЭ для анализа языкового сознания реальных носителей языка.

Первое преимущество, по мнению Н.В. Уфимцевой, состоит в том, что есть возможность составить представление об объективно существующих в психике реального носителя языка семантических связей слов, т.к. речевые произведения профанных носителей языка редко становятся объектом научной лингвистики [28, с. 229].

Далее Н.В. Уфимцева показывает, что, благодаря АЭ, в область научных интересов попадают синтаксические связи слов, почти не привлекавшие внимание лингвистов, хотя, вероятно, подобные связи слов играют большую роль при построении речевой цели.

Кроме того, изучение ассоциативных связей дает возможность рассматривать ассоциативные реакции как «ассоциативный профиль» специфический для данной культуры и языка. В связи с этим любой ассоциативный словарь является уникальным инструментом анализа этнокультурной специфики сознания носителей языка [Там же, с. 230].

Область изучения языкового сознания, которая в последнее время привлекла особый научный интерес – это проблема анализа креолизованных текстов (КТ), называемых также полимодальными и поликодовыми.

Прошло всего 35 лет с момента защиты в 1986 году кандидатской диссертации Л.В. Головиной «Взаимовлияние иконических и вербальных знаков при смысловом восприятии текста», которая была первой работой на эту тему, как в последние 20 лет лавинообразно было защищено около 70 диссертаций на тему конструирования и восприятия креолизованного текста.

Объясняется это, по всей вероятности, стремлением выработать более адекватное представление о функционировании речевых сообщений в социуме. Дело в том, что в лингвистике игнорируется достаточно очевидное обстоятельство, что любое речевое сообщение – письменное или устное – является креолизованным, т.к. всегда состоит из языковых и неязыковых знаков [22]. В.П. Морозов показал, что вербальный канал человеческого общения всегда функционирует в совокупности с невербальным каналом, т.е. общение по невербальному каналу полисенсорно: «<…> невербальная коммуникация в целом предстает как исключительно сложная многоканальная и многоуровневая система параллельного воздействия на человека множества различных видов информации, находящихся в то же время и в постоянном взаимодействии с семантикой слова» [Там же, с. 77].

При смысловом восприятии речи понимание поведения самого говорящего и всей ситуации общения: в первую очередь, СД и РО, а также социально-ролевых характеристик говорящего создают предварительную установку на понимание речевых сообщений. Более того, для понимания речевых сообщений существенно, что коммуниканты воспринимают друг друга прежде всего как социальные объекты, как члены конкретного этноса и конкретного социума [11, с. 59].

Сотрудниками Московской психолингвистической школы осуществлена серия экспериментальных исследований смыслового восприятия креолизованного текста, которые были частично обобщены в промежуточном издании «Креолизованный текст: смысловое восприятие. Коллективная монография [13].

Исходя из представления, что вербальный канал человеческого общения сосуществует с невербальным полисенсорным каналом, для анализа были выбраны КТ, где образы сознания, из которых конструируется содержание автором КТ, моделируются дважды: изображение в КТ изоморфно или квазиизоморфно моделирует образы сознания содержания КТ, а вербальный текст гомоморфно моделирует то же содержание мысли создателя КТ.

Мы попытались показать трудности постижения процессов производства и восприятия речи, в которых основную роль играет формирование содержания речевого высказывания при помощи образов сознания и через этап внутренней речи его вербальное моделирование во внешней форме.

Использование понятий образов сознания и его вербального моделирования через этап внутренней речи создает достаточно адекватную модель производства-восприятия речи.

Понятие образа мира А.Н. Леонтьева в качестве системы знаний, общей для всех носителей языка и культуры, объясняет возможность знакового общения при помощи производства-восприятия речи, при котором в речевом сообщении продуцируются и воспринимаются только тела языковых знаков, никакой информации не несущих, а только выполняющих роль толчка, запускающего программу конструирования содержания речевого сообщения из наличных знаний реципиента.

Литература

3. Ахутина Т.В. Нейролингвистический анализ динамической афазии. М.: Изд-во, 1975. 144 с.                                                                                               2. Ахутина Т.В., Горелов И.Н., Залевская А.А. Исследование речевого мышления в психолингвистике / Отв. ред. Е.Ф.Тарасов. М.: «Наука», 1985, 239 с.
4. Ахутина Т.В. Порождение речи. Нейролингвистический анализ синтаксиса. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1989. 215 c.
5. Ахутина Т.В. Нейролингвистический анализ лексики, семантики и прагматики. М.: Языки славянской культуры, 2014. 424 с.
6. Барсалу Л. Система перцептивных символов // Когнитивная психология: история и современность. Хрестоматия: пер. с англ. Под ред. М. Фаликман, и В. Спиридонова. М.: Ломоносовъ, 2011. 384 с.
7. Выготский Л.С. Собрание сочинений: В 6-ти томах. Т.2. Проблема общей психологии / Под ред. В.В. Давыдова. М.: Педагогика, 1982. 504 с.
8. Выготский Л.С. Собрание сочинений: В 6-ти томах. Т.6. Научное наследство / Под ред. М.Г. Ярошевского. М.: Педагогика, 1984. 400 с.
9. Жинкин Н.И. Механизмы речи. М., 1958. 461 с.
10. Зимняя И.А. Смысловое восприятие речевого сообщения // Смысловое восприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации). М., 1976. С. 5-33.
11. Зинченко В.П. Мамардашвили М.К. Проблема объективного метода в психологии // «Вопросы философии», 1977. № 7. С. 109–125 // Электронная публикация: Центр гуманитарных технологий. — 13.09.2006. URL: https://gtmarket.ru/library/articles/444 Дата обращения: 30.08.2021.
12. Знаков В.В. Психология понимания: Проблемы и перспективы. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2005. 448 с.
13. Косслин С.М. Мысленные образы // Когнитивная психология: история и современность. Хрестоматия: пер. с англ. Под ред. М. Фаликман и В. Спиридонова. М.: Ломоносовъ, 2011. 384 с. 13. Креолизованный текст: Смысловое восприятие. Коллективная монография / Отв. Ред. И.В. Вашунина. Ред. Колл. Е.Ф. Тарасов, А.А. Нистратов, М.О. Матвеев. М.: Институт языкознания РАН, 2020. 206 с.
14. Леонтьев А.Н. Образ мира / Избранные психологические произведения. М.: Педагогика, 1983. 392 с.
15. Леонтьев А.Н. Материалы о сознании // Вестн. МГУ. Сер. Психология.1988. № 3. С. 25-34.
16. Леонтьев А.Н. Становление психологии деятельности: Ранние работы. М.: Смысл, 2003. 439 с.
17. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Книга, 2012. 176 с.
18. Леонтьев А.А. Язык и речевая деятельность в общей и педагогической психологии: Избранные труды. М.: Изд-во Московского психолого-социального института; Воронеж: Изд-во НПО «МОДЭК», 2003. 536 с.
19. Леонтьев А.А. Основы психолингвистики. Учебник для студ. Высш. Учеб. Заведений. 4-е изд., испр. М.: Смысл; Издательский центр «Академия», 2005. 288 с.
20. Лурия А.Р. Основные проблемы нейролингвистики. М., 1975. 254 с.
21. Маланов С.В. Системно-деятельностный культурно-исторический подход к анализу и объяснению психических явлений: объяснительные принципы и теоретические положения. М.: Изд-во Московского психолого-социального института; Воронеж: Изд-во НПО «МОДЭК», 2010. 496 с.
22. Морозов В.П. Невербальная коммуникация. Экспериментально-психологические исследования / В.П. Морозов. М.: «Когито–Центр», 2011. 760 c.
23. Пайвио А. Теория двойного кодирования // Когнитивная психология: история и современность. Хрестоматия: пер. с англ. Под ред. М. Фаликман и В. Спиридонова. М.: Ломоносовъ, 2011. 384 с.
24. Рябова Т.В. Виды нарушения многозначности слова при афазии // Теория речевой деятельности. Проблемы психолингвистики. М., 1968. C. 234-244.
25. Сахарный Л.В. К тайнам мысли и слова. М., 1983. 160 c.
26. Смирнов С.Д. Мир образов и образ мира // Вестник Моск.ун-та. Сер.14. Психология. 1981. № 2. С. 15-29.
27. Тарасов Е.Ф. Дополнительные модели общения (к постановке проблемы) // Организационная психолингвистика. 2020. №3(11). С. 10-21.
28. Уфимцева Н.В. Языковое сознание: динамика и вариативность. М., Калуга: Институт языкознания РАН, 2011. 252 с.
29. Чертов Л.Ф. Знаковость: опыт теоретического синтеза идей о языковом способе информационной связи. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1993. 388 с.

References

1. Ahutina T.V. Nejrolingvisticheskij analiz dinamicheskoj afazii. M.: Izd-vo, 1975. 143 s.
2. Ahutina T.V., Gorelov I.N., Zalevskaja A.A. Issledovanie rechevogo myshlenija v psiholingvistike / Otv. red. E.F.Tarasov. M.: «Nauka», 1985, 239 s.
3. Ahutina T.V. Porozhdenie rechi. Nejrolingvisticheskij analiz sintaksisa. M.: Izd-vo Mosk. un-ta, 1989. 215 s.
4. Ahutina T.V. Nejrolingvisticheskij analiz leksiki, semantiki i pragmatiki. M.: Jazyki slavjanskoj kul’tury, 2014. 424 s.
5. Barsalu L. Sistema perceptivnyh simvolov // Kognitivnaja psihologija: istorija i sovremennost’. Hrestomatija: per. s angl. Pod red. M. Falikman, i V. Spiridonova. M.: Lomonosov#, 2011. 384 s.
6. Vygotskij L.S. Sobranie sochinenij: V 6-ti tomah. T.2. Problema obshhej psihologii / Pod red. V.V. Davydova. M.: Pedagogika, 1982. 504 s.
7. Vygotskij L.S. Sobranie sochinenij: V 6-ti tomah. T.6. Nauchnoe nasledstvo / Pod red. M.G. Jaroshevskogo. M.: Pedagogika, 1984. 400 s.
8. Zhinkin N.I. Mehanizmy rechi. M., 1958. 461 s.
9. Zimnjaja I.A. Smyslovoe vosprijatie rechevogo soobshhenija // Smyslovoe vosprijatie rechevogo soobshhenija (v uslovijah massovoj kommunikacii). M., 1976. S. 5-33.
10. Zinchenko V.P. Mamardashvili M.K. Problema ob#ektivnogo metoda v psihologii // «Voprosy filosofii», 1977. № 7. S. 109–125 // Jelektronnaja publikacija: Centr gumanitarnyh tehnologij. — 13.09.2006. URL: https://gtmarket.ru/library/articles/444 Data obrashhenija: 30.08.2021.
11. Znakov V.V. Psihologija ponimanija: Problemy i perspektivy. M.: Izd-vo «Institut psihologii RAN», 2005. 448 s.
12. Kosslin S.M. Myslennye obrazy // Kognitivnaja psihologija: istorija i sovremennost’. Hrestomatija: per. s angl. Pod red. M. Falikman i V. Spiridonova. M.: Lomonosov#, 2011. 384 s.
13. Kreolizovannyj tekst: Smyslovoe vosprijatie. Kollektivnaja monografija / Otv. Red. I.V. Vashunina. Red. Koll. E.F. Tarasov, A.A. Nistratov, M.O. Matveev. M.: Institut jazykoznanija RAN, 2020. 206 s.
14. Leont’ev A.N. Obraz mira / Izbrannye psihologicheskie proizvedenija. M.: Pedagogika, 1983. 392 s.
15. Leont’ev A.N. Materialy o soznanii // Vestn. MGU. Ser. Psihologija.1988. № 3. S. 25-34.
16. Leont’ev A.N. Stanovlenie psihologii dejatel’nosti: Rannie raboty. M.: Smysl, 2003. 439 s.
17. Leont’ev A.N. Dejatel’nost’. Soznanie. Lichnost’. M.: Kniga, 2012. 176 s.
18. Leont’ev A.A. Jazyk i rechevaja dejatel’nost’ v obshhej i pedagogicheskoj psihologii: Izbrannye trudy. M.: Izd-vo Moskovskogo psihologo-social’nogo instituta; Voronezh: Izd-vo NPO «MODJeK», 2003. 536 s.
19. Leont’ev A.A. Osnovy psiholingvistiki. Uchebnik dlja stud. Vyssh. Ucheb. Zavedenij. 4-e izd., ispr. M.: Smysl; Izdatel’skij centr «Akademija», 2005. 288 s.
20. Lurija A.R. Osnovnye problemy nejrolingvistiki. M., 1975. 254 s.
21. Malanov S.V. Sistemno-dejatel’nostnyj kul’turno-istoricheskij podhod k analizu i ob#jasneniju psihicheskih javlenij: ob#jasnitel’nye principy i teoreticheskie polozhenija. M.: Izd-vo Moskovskogo psihologo-social’nogo instituta; Voronezh: Izd-vo NPO «MODJeK», 2010. 496 s.
22. Morozov V.P. Neverbal’naja kommunikacija. Jeksperimental’no-psihologicheskie issledovanija / V.P. Morozov. M.: «Kogito–Centr», 2011. 760 s.
23. Pajvio A. Teorija dvojnogo kodirovanija // Kognitivnaja psihologija: istorija i sovremennost’. Hrestomatija: per. s angl. Pod red. M. Falikman i V. Spiridonova. M.: Lomonosov#, 2011. 384 s.
24. Rjabova T.V. Vidy narushenija mnogoznachnosti slova pri afazii // Teorija rechevoj dejatel’nosti. Problemy psiholingvistiki. M., 1968. S. 234-244.
25. Saharnyj L.V. K tajnam mysli i slova. M., 1983. 160 s.
26. Smirnov S.D. Mir obrazov i obraz mira // Vestnik Mosk.un-ta. Ser.14. Psihologija. 1981. № 3. S. 15-29.
27. Tarasov E.F. Dopolnitel’nye modeli obshhenija (k postanovke problemy) // Organizacionnaja psiholingvistika. 2020. №3(11). S. 10-21.
28. Ufimceva N.V. Jazykovoe soznanie: dinamika i variativnost’. M., Kaluga: Institut jazykoznanija RAN, 2011. 252 s.
29. Chertov L.F. Znakovost’: opyt teoreticheskogo sinteza idej o jazykovom sposobe informacionnoj svjazi. SPb.: Izdatel’stvo Sankt-Peterburgskogo universiteta, 1993. 388 s.