К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ «ПАТОЛОГИИ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ»

Мыскин C.В.

Московский городской педагогический университет
Россия, Москва
е-mail: myskinsv@mgpu.ru

Понятие «патология языковой личности», прежде всего, интригует своим семантическим сочетанием. И правда, феномен языковой личности является научным достоянием языкознания, а термин патология всегда относит читателя к сфере психиатрии, патопсихологии и клинической психологии. Языковая личность трактуется лингвистами как некая модель, конструкт для анализа речевых произведений конкретного автора с целью выявить социокультурные, личностные факторы, повлиявшие на вид и стиль его произведения, выбор эпохи, сюжетов и образов героев. Психическая патология есть нарушение психики вследствие заболеваний головного мозга [2]. Казалось бы, понятия не совместимы. Однако автор предлагает собственный оригинальный взгляд на взаимосвязь клинических и языковых феноменов.

В истории науки не редкость возникновение новой теории, понятия, феномена, возникших на стыке смежных научных направлений. Так появились, например, математическая лингвистика, космическая генетика, организационная психология и т. п. А близким к обсуждаемой нами проблеме примером является нейролингвистика А.Р. Лурии [7]. Все эти области научного знания прошли свое становление от этапа накопления фактов и эмпирических данных, к этапам понятийного обобщения и формулировки концептуальных положений. Идея «патологии языковой личности» также возникла в результате анализа и систематизации различных фактов, особенностей и трансформаций, присущих современным условиям нашей жизни. А специфика момента сегодняшней жизни такова – «современный мир можно назвать миром Языка» [9, с. 16]. Стремительная информатизация взаимодействия людей в глобальных масштабах, внедрение прорывных цифровых технологий в их общение,   создали   особые  условия   для  функционирования  языка.   Языковой   знак, слово, текст приобрели и усилили представительскую функцию субъекта в различных информационно-коммуникативных ситуациях. А следовательно, увеличился психологический объем произносимого слова, или, другими словами, вырос объем симулякра, по Ж. Бодрийяру. Если в доцифровой период смысл сообщения дополнялся невербальными компонентами и непосредственным образом самого автора, то в цифровую и дистанционную эпоху происходит трансформация механизмов смыслового восприятия [3]. Происходит смещение «центра тяжести» в речевом воздействии с употребления неязыковых знаков, присущих непосредственному общению, на используемые языковые средства и речевые приемы. Ведь при непосредственном общении у субъектов всегда есть возможность физической регуляции совместной деятельности. А общение, опосредствованное информационными технологиями, требует от коммуникантов так формулировать мысль, чтобы смысл не изменялся до момента получения результата совместной деятельности.

Конечно же, человеческое общение не утратило своей непосредственности, но образовавшаяся информационно-коммуникативная среда внесла свои коррективы в характер протекания этого процесса. Следует признать, что речевые сообщения (письменные или устные) усилили свой воздейственный, побудительный потенциал, и это распространилось на все формы общения.  Данное обстоятельство как раз и обусловило появление фактов и феноменов деструктивного характера, которые требуют серьёзного междисциплинарного анализа. Например, телефонные мошенники используют целые наборы речевых шаблонов и побуждают жертв по своей воле отдавать собственные сбережения. При этом объективно ясно, что видение жертвой мнимой ситуации достигается лишь в ходе речевого воздействия. Подобные же механизмы активизируются и у жертв сект, деструктивных культов, террористических организаций. Под речевым воздействием (вне непосредственного контакта с вербовщиком) сознание адептов трансформируется и мир предстает совсем в иных, неадекватных образах. Конечно, приведенные примеры отражают далеко не весь спектр ситуаций деструктивного речевого воздействия в жизни современного человека. Однако обозначенный феномен деструкции сознания присущ практически любой подобной ситуации.

Деформация сознания возникает в условиях специфического общения, в котором адресант (инициатор) демонстрирует весь потенциал развития способности продуцировать побудительные тексты, приводящие к разрушению сознания адресата, к его «патологии». Пример подобных текстов мы встречаем при анализе речи абьюзера:

«С подругами не встречайся, к маме в соседний город не поедешь! Ты после работы пошла в кафе с коллегами!?! А ты не офигела ли!!!!

Ты вырядилась как чучело! А что это у тебя на лице? Боевая раскраска?!?

С кем это ты поздоровалась? С коллегой? У тебя с ним что-то было?!? Ты мне изменяешь?!

Иди ко мне, моя нежность!!! (Через некоторое время) Ты чего здесь расселась, корова! Мешаешь мне сосредоточиться!!!…».

К подобному деструктивному общению относятся и тексты мошенников.

«Здравствуйте!.. Вы Смирнов Александр Александрович?.. Оператор центрального отделения банка РУТБ… Поступила информация о том, что       с  Вашего  счета  сейчас  пытаются  снять  деньги  мошенники…  Да,  именно сейчас идет взлом вашего сберегательного счета…. Нужно торопиться… Скажите, мы будем блокировать счет?.. Да, срочно!.. Сколько там денег сейчас?.. Если Вам будут приходить сейчас СМС, то срочно сообщите мне, чтобы я смогла их блокировать!.. Что в сообщении написано?.. Продиктуйте мне цифры… Скорее!..»

Автор таких текстов, по сути, вживается в свои собственные слова, заставляет строить в своем сознании несуществующий образ себя. Например, абьюзер оценивает себя как тотального знатока жизни, как высшую инстанцию по отношению к супруге, детям. Причем успешность речевого воздействия закрепляет эти представления, а затем наступает момент, когда человек – субъект воздействия, становится заложником вымышленного образа, как это бывает при построении идеологического текста. В свою очередь, реципиент некритично воспринимает предъявляемый адресантом мнимый образ себя, смыслы патогенных сообщений которого вынуждают его действовать против своей воли, вразрез со своими актуальными потребностями. Таковы, например, тексты жертвы абьюза.

 

«Ну, ему сейчас тяжело на работе… Он, наверное, очень нервничает из-за нового начальника… очень больно… но, надо потерпеть… у него все наладится вскоре…»

Вышесказанное позволяет зафиксировать внимание читателя на следующем. Современные условия способствуют возникновению специфических коммуникативных ситуаций, в которых наблюдается эффект примата языка над субъектностью человека. Данный тезис содержит фундаментальные предпосылки дальнейшего изучения взаимосвязи языка и личности, задающие генеральный исследовательский вектор: психологические эффекты порождения и восприятия речевых сообщений, приводящих к разрушению, «патологии» сознания, могут быть проанализированы с позиций теории языковой личности Ю.Н. Караулова [5], теории речевой деятельности А.А. Леонтьева [6], принципов смыслового восприятия И.А. Зимней [3], экспериментальной психосемантики В.Ф. Петренко [11], а также некоторых положений нейролингвистики А.Р. Лурии [7] и рационально-эмоционально-поведенческой концепции А. Эллиса [13]. Именно такой комплексный взгляд на коммуникативные реалии современного мира и обусловил введение в научный дискурс понятия «патология языковой личности».

 

Признаки патологии языковой личности

Ранее нами были подробно описаны сущность и проявления патологии языковой личности [10]. Кратко представим введенные формулировки.

Прежде всего, обратимся к определению понятия «патологической языковой личности» – это совокупность психологических особенностей личности, обусловливающих иррациональное смысловое восприятие, а также порождение патогенных прецедентных текстов, обладающих такими воздействующими характеристиками, которые способствуют сужению, «уплощению» сознания реципиентов, его патологическому функционированию. Патология языковой личности возникает при нарушениях потребностно-мотивационной сферы человека, проявляется в деструктивном речевом воздействии и в других речевых проявлениях патогенных текстов. Сразу отметим, что феномен языковой личности  может   быть   осмыслен   лишь  при   целостном  рассмотрении   субъекта  и объекта речевого воздействия. Поскольку сутью понятия выступают порождаемые и воспринимаемые тексты, а также их значимость для коммуникантов.

Итак, патологическая языковая личность искаженно воспринимает объективную реальность, продуцирует соответствующие патогенные тексты и предъявляет их для восприятия партнерам по общению, «заражая» их иррациональностью. Данный подход позволяет выделить следующие признаки патологии языковой личности:

– нарушения потребностно-мотивационной сферы субъекта способствуют иррациональной интерпретации объективной реальности и как следствие, формированию прецедентных текстов, патогенность которых проявляется, прежде всего, в смысловой неадекватности реальным жизненным обстоятельствам;

– прецедентность патогенного текста активирует у субъекта психологические механизмы необратимости иррациональной интерпретации объективной реальности;

– усиленный воздейственный потенциал патогенного прецедентного текста оказывает разрушающее, «патологическое» влияние на сознание реципиентов, что обусловливает утрату субъектности всеми участниками коммуникации, т. е. демонстрацию поведения неадекватного их актуальным потребностям, а диктуемого мнимыми, объективно не существующими стимулами.

Обобщая выделенные признаки, можно обозначить патогенный текст объектом исследовательского анализа патологии языковой личности.

Психолингвистические механизмы патогенности речевого сообщения

Выявление и определение патогенных признаков текста, а также раскрытие механизмов его функционирования, выступает актуальной задачей нашего анализа.

Как было отмечено выше, потребностно-мотивационная сфера обусловливает процессы порождения и восприятия речевых сообщений. А.Р. Лурия отмечает по этому поводу: «мотив стоит у истоков высказывания» [7, с. 28]. Мотив деятельности, в которой развертывается речевое общение, определяет всевозможные взаимосвязи, стоящие за словом, а также придает субъективный (аффективный) смысл высказыванию. Известно, что не поверхностно-синтаксические структуры определяют смысл высказывания, а его мотив, подтекст, контекст и просодические структуры. Следовательно, нарушение мотивации изменяет всю схему перехода от мысли к слову.

Прежде чем анализировать признаки патогенности текста, необходимо раскрыть сущность мотивационных нарушений, приводящих к патологии языковой личности. В клинической психологии подробно описаны классификации и виды мотивационных нарушений (расстройств). Наиболее общей можно считать следующую. Нарушения 1) содержания мотивации, 2) частоты, интенсивности и устойчивости, 3) качества мотивации. Применительно к обсуждаемой нами проблеме все выделенные классы представляются целесообразными. Содержательные расстройства включают отклоняющиеся от нормы (в нашем случае, социальной) побуждения. Например, причинение ущерба людям или человеку вообще. Мошенничество как раз содержит такую мотивационную основу. Увеличение интенсивности какой-либо мотивации, частоты ее проявления,  неадекватная   устойчивость   в   различных   жизненых   ситуациях  наносят ущерб всем другим мотивам личности, формируют «однобокий» взгляд на окружающий мир. Например, так можно охарактеризовать внутренний мотивационный мир религиозного фанатика, террориста. Качество мотивации зависит от рациональных и рефлексивных процессов субъекта. Качественные нарушения проявляются либо в отсутствии контроля над своими побуждениями (импульсивность, реактивность), либо в сверхконтроле. Примером здесь может служить мотивация участников буллинга: буллер демонстрирует полезависимое поведение, а жертва проявляет избыточную фиксацию на актуальной социальной ситуации. Обобщая вышесказанное, можно обозначить следующие характеристики нарушений потребностно-мотивационно сферы, приводящие к патологии языковой личности: максимизация побудительной «силы», чрезмерная направленность, а также аффективная подчиненность когнитивных и рефлексивных процессов.

Далее рассмотрим возможные психолингвистические механизмы формирования патогенного текста, приводимые в действие вышеописанными нарушениями потребностно-мотивационной сферы личности.

В психолингвистике принято фундаментальное положение о том, что общение – это процесс, направленный на организацию совместной деятельности [8; 12]. Мы включаемся в общение, чтобы договориться с кем-то о совместном деле. Общаясь, мы вербализуем наши мысли и идеи таким образом, чтобы они были не только понятны нашему партнеру, но и раскрывали заложенный нами смысл. Партнер, воспринимая наши слова, и ориентируясь на лексические и грамматические знаки, строит собственный смысл предъявленного. Этот процесс можно обозначить как смысловое сотворчество. Грамотность, семантическая адекватность построения сообщений и всего процесса общения обеспечивает схожесть, сочетание смыслов коммуникантов, но не их идентичность. Схожесть смыслов выступает залогом результативной совместной деятельности.

При нарушениях потребностно-мотивационной сферы внешняя структура речевого сообщения остается сохранной, но меняются его мотивы, семантические связи и глубинные грамматические структуры. Например, профессиональная речь педагога деформируется под влиянием хронического эмоционального стресса на семантическом и лексико-грамматическом уровнях. Причем эти изменения неосознанно усваиваются всеми субъектами педагогической ситуации, в т.ч. и учениками. На семантическом уровне это выражено употреблением терминов семантической безисключительности, долженствования: «Этого не может быть!!! Никогда этому не бывать! Без сомнения, это должно быть так!», «это должно быть для всех ясно как дважды два», «я уверена», «здесь правила устанавливаю я». Нарушается сверхфразовое единство высказывания: «Любовь к Родине появляется у человека еще в детстве, когда он начинает воспринимать родные места, где родился и вырос, обычаи, книги и культуру. Поэтому наша страна многонациональная и многокультурная». Появляются синкретичные ассоциации: «Твоя школьная форма рада будет тебя увидеть», «Моему дому понравился мой распорядок дня», «Сделай свой завтрак как фильм»; «Учебник похож на учителя». Обнаруживаются признаки персеверации: «Утреннюю зарядку обычно делают по утрам», «Учебная форма в учебном заведении» [4]. Изменения, происходящие на глубинном уровне, способствуют установлению хаотичных, нелогичных связей внутренних переживаний с объективной реальностью. Можно предположить, что семантическая запись будущего сообщения образуется синкретично.  В результате формируется неадекватная картина мира. Итак, содержательная, смысловая неадекватность выступает первым признаком патогенного текста.  В силу облигаторного характера потребности в общении, а также социальной обусловленности своего существования, человек вынужден вступать во взаимодействие с другими. Причем кажущаяся уникальность собственного видения мира увеличивает психологическую силу текста. Важно, что человек с патологией языковой личности не стремится к совместной деятельности, а создает множественные субъект-объектные ситуации общения. Другой человек для него прежде всего потребитель его мыслей, идей, текстов. Осознанно или нет, но патологическая языковая личность стимулирует реактивное речевое поведение у всех участников общения. Ведь если допустить рефлексию над услышанным, то текст и содержащиеся в нем смыслы подвергнутся серьёзной критике, и не будут восприняты. Поэтому патогенный текст должен восприниматься цельно, как неделимый объект, не подвергаемый сомнению. Это второй признак патогенного текста. Третьим признаком выступает то, что для цельного восприятия текста необходима направленность его на базовые, жизненно важные потребности слушающего. Катастрофичность, лимит времени, декларативность и прочие языковые и речевые приемы, используемые в процессе общения, ставят под сомнение безопасность людей, стабильность их жизни, сохранность отношений с близкими, возможность развиваться, удовлетворять насущные потребности.

Итак, психолингвистическими признаками патогенного текста служат:

–   наличие синкретичных связей субъективного отношения к внешнему миру с объективной реальностью;

–   преобладание формы над содержанием, т. е. языковой материал исключает возможность построения реципиентом собственных смыслов (теоретических или практических), а стимулирует восприятие его как цельного неделимого объекта, который надо лишь оценивать и потреблять;

– использование в тексте языковых средств, которые направлены не на формирование высших смыслов, а воздействует на низшие, базовые потребности.

В совокупности приведенные характеристики создают патогенные условия для разрушения многомерной категориальной системы индивидуального сознания реципиента, риск его «сужения», патологического функционирования.

В психогерменевтике рассматриваются различные формы текстов и их отношения. Традиционно выделяют прецедентный, актуальный и интертекст. Прецедентный текст является, по сути, первоисточником, значимым для конкретной культуры, общности. Актуальный текст непосредственно предъявляется для восприятия. Интертекст – это то смысловое содержание, которое образуется у реципиента при взаимодействии прецедентного и актуального текстов. В этом, возможно, и раскрывается суть смыслового сотворчества. Патологическая языковая личность, как мы уже отмечали выше, не стремится к сотворчеству. Ее мотивом выступает достижение полной смысловой идентичности «адептов». Такой человек нуждается в тотальном смысловом обобщении других людей, чтобы они некритично совместились своими структурами сознания с его картиной мира. А условием для этого является слияние, смысловая синхронизация прецедентного, актуального и интертекста. Такой феномен мы обозначаем как эффект языкового поглощения, возникающий вследствие психологической интенсификации обобщающей функции речи.

Заключение

Постановка и решение проблемы патологии языковой личности является непростой задачей. Причины такой сложности разнообразны: дистанцированность психологической и лингвистической наук, прикладная «слабость» теорий и концепций, культурная «пропасть» между поколениями ученых, отсутствие или местечковость гуманитарных научных школ и пр. Однако современные реалии нашей жизни внушают уверенность в перспективности отечественной гуманитарной науки, в открытии новых фундаментальных знаний о человеке-говорящем, становлении знаковых научных школ, к каковым, по-нашему скромному мнению, может быть отнесена и школа психологии языковой личности.

Литература

1. Ахутина Т.В. Модель порождения речи Леонтьева-Рябовой: 1967–2005 // Вопросы психолингвистики, 1989. – № 6. – С. 13-27.
2. Зейгарник Б.В. Патология мышления. – М.: ЛЕНАНД, 2023. – 248 с.
3. Зимняя И.А. Смысловое восприятие речевого сообщения / Смысловое восприятие речевого сообщения. – М.: Наука, 1976. – С. 5-33.
4. Исакова К.В. Психолингвистические особенности профессиональной речи педагогов в условиях стресса / автореферат дисс… кандидата филол. наук. – М., 2022. – 26 с.
5. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. Изд-е 7-е. – М., 2010. – 264 с.
6. Леонтьев А.А. Основы психолингвистики. – М.: Смысл, 1997. – 287 с.
7. Лурия А.Р. Основные проблемы нейролингвистики. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. – 256 с.
8. Мыскин С.В. Специфика функционирования профессиональных прецедентных текстов в совместной деятельности работников. Филологические науки. Вопросы теории и практики. – Тамбов, 2014. – № 10–3(40). – С. 134-141.
9. Мыскин С.В. Человек Говорящий как квинтэссенция общения и обобщения // Материалы Международной научно-практической конференции «Язык и личность в полидисциплинарной перспективе», 16–17 декабря 2022 г., Москва. – М.: ООО «Агентство социально-гуманитарных технологий», 2022. – С. 15-20.
10. Мыскин С.В., Кудрявцев В.Т. Языковая личность в норме и патологии / Материалы Международной научно-практической конференции «Психическое здоровье личности. Языки психиатрии и психологии», 19–21 октября 2023 г., г. Ереван, Армения. Ереван: АГПУ, 2023.
11. Петренко В.Ф. Основы психосемантики. 2-е изд., доп. – СПб.: Питер, 2005. – 480 с.
12. Тарасов Е.Ф. Проблема множественного коммуниканта // Организационная психолингвистика. – М.: АСГТ, 2022. – № 2(18). – С. 9-22.
13. Ellis A. (1962) Reason and Emotion in Psychotherapy. – New York: Lyle Stuart.

References

1. Ahutina T.V. Model’ porozhdenija rechi Leont’eva-Rjabovoj: 1967–2005. Voprosy psiholingvistiki, – № 6. – S. 13-27.
2. Zejgarnik B.V. Patologija myshlenija. – : LENAND, 2023. – 248 s.
3. Zimnjaja I.A. Smyslovoe vosprijatie rechevogo soobshhenija / Smyslovoe vosprijatie rechevogo soobshhenija. – : Nauka, 1976. – S. 5-33.
4. Isakova K.V. Psiholingvisticheskie osobennosti professional’noj rechi pedagogov v uslovijah stressa / avtoreferat diss… kandidata filol. nauk. –, 2022. – 26 s.
5. Karaulov Ju.N. Russkij jazyk i jazykovaja lichnost’. Izd-e 7-e. – , 2010. – 264 s.
6. Leont’ev A.A. Osnovy psiholingvistiki. – : Smysl, 1997. – 287 s.
7. Lurija A.R. Osnovnye problemy nejrolingvistiki. – : Knizhnyj dom «LIBROKOM», 2009. – 256 s.
8. Myskin S.V. Specifika funkcionirovanija professional’nyh precedentnyh tekstov v sovmestnoj dejatel’nosti rabotnikov. Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki. Tambov, 2014. – № 10–3(40). – 134-141.
9. Myskin S.V. Chelovek Govorjashhij kak kvintjessencija obshhenija i obobshhenija // Materialy Mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferencii «Jazyk i lichnost’ v polidisciplinarnoj perspektive», 16–17 dekabrja 2022 g., Moskva. M.: OOO «Agentstvo social’no-gumanitarnyh tehnologij», 2022. – 15-20.
10. Myskin S.V., Kudrjavcev V.T. Jazykovaja lichnost’ v norme i patologii / Materialy Mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferencii «Psihicheskoe zdorov’e lichnosti. Jazyki psihiatrii i psihologii», 19–21 oktjabrja 2023 g., g. Erevan, Armenija. Erevan: AGPU, 2023.
11. Petrenko V.F. Osnovy psihosemantiki. 2-e izd., dop. SPb.: Piter, 2005. – 480 s.
12. Tarasov E.F. Problema mnozhestvennogo kommunikanta // Organizacionnaja psiholingvistika. – : ASGT, 2022. – № 2(18). – S. 9-22.
13. Ellis A. (1962) Reason and Emotion in Psychotherapy. New York: Lyle Stuart.